Глава 37
Из ванной я вернулся минут через пятнадцать: обработал ногу, остановил кровотечение, крепко перетянув бинтом, и вволю надышался нашатыря - от одури. Еще оттуда я услышал, что истерика у Ольги прекратилась - выплакалась. Когда же вошел в гостиную, она сидела, сжавшись в комочек, накрепко закутавшись в халат, и была похожа на какого-то норкового зверька, с которого охотнички-живодеры уже начали было снимать шкурку, да плюнули: медведь помешал. В квартире стоял явственный запах крови и пороховой гари: ничего себе мирный Покровск с мирным трудолюбивым населением! Или - любая гармония в этом мире держится на слишком хлипком равновесии противоположностей? И стоит мотыльку неловко взмахнуть крылышками с любой из сторон, как все рухнет, полетит в тартарары, завертится в круговерти хаоса и разрушения, удержу которому не будет вовек? А люди... Они слишком тяготятся унылым равновесием будней, им подавай бурю! А когда буря настигает - гибнут в пучинах, не успев ничего создать, не сумев никого защитить, безвестно и безнадежно. Впрочем, в тихом Покровске не мотылек крылышками махал: здесь как Мамай прошел, разрушая все сложившиеся в городе за время оно теневые связи и связки. И вот результат: гнездышко любви и неги, каковым была с утреца милая просторная Оленькина квартира, превратилось в поле беды, насилия и смерти. Я присел на краешек дивана; Ольга посмотрела на меня, тихо произнесла, прижав руки к животу, как бы жалуясь: - Болит... Сочувственно вздыхаю, но молчу. Для утешителя вид у меня самый живописный: в трусах, с окровавленной тряпкой, впрочем умело намотанной - вокруг пояса к бедру. В одной руке - пистоль с глушаком, в другой - пузырек с нашатырем. - Нюхнуть не желаешь? - спросил я по возможности более нейтрально и тихо. - Ручаюсь, что не кокаин, а по мозгам шибает - будь здоров! - Ты еще можешь шутить? - Да какие уж шутки с кокаином? Вот Вовочка, на что уж вождь "мигового пголетагиата", а донюхался до полной усушки мозгов! - Это что, правда? - Версия. Бульварных газет начитался. Некоторое время Оля смотрела на меня, как на призрак упомянутого вождя, а то и самого коммунизма, забредшего по недоразумению в ее насквозь буржуазную блатхату, произнесла: - Ты что, действительно такой супер? - В смысле? - Только что положил шестерых отборных боевичков моего незаконопослушного братца, получил ножик в ляжку и, не успев перекурить, решил огорошить даму новостями из бульварной ленинианы... Просто Бонд какой-то, пусть не Брук, а Джеймс, но такой же бодрый! Знала бы милая барышня, как мне далась эта бодрость! Но нужно же было ее как-то из ступора выводить? - Ты тоже, девушка, хороша! - в тон ей отвечаю я. - Дом полон трупов, а ты мне нотации читаешь о том, как нескромно копировать киногероев. Лучше скажи, мне нужно спускаться, чтобы с водилами элитных машин толковать, или они сами поднимутся? - Ты имеешь в виду... - Ну не на троллейбусе же к тебе эта джаз-банда прикатила! - раздраженно произнес я: объясняться с кем бы то ни было даже с помощью вполне надежного "тишака" мне не хотелось до колик! Но назвался груздем - сиди и не чирикай! - Нет. У Гимлера водила Вадик, ты его в прихожей замудохал, а Таджик всегда сам за рулем ездил. Думаю, все они здесь. Я несколько даже поморщился от таких слов, вылетающих из разбитых уст полураздетой дивы, но что выросло, то выросло. Да и против правды не попрешь. Подумал и резюмировал: - Бомонд собрался покутить, но быстро шторку опустили... Тогда вопрос полегче: у тебя спиртное на этом этаже имеется или только в мансарде? - Естественно, имеется. - Вот и подсуетись. Герою нужно поддержать гаснущие силы хорошим стаканчиком виски. Лучше - шотландского. Да и тебе дерябнуть не мешает: за счастливое вызволение из рук насильника. - Сволочь же ты! - сквозь зубы выплюнула Ольга, снова став похожей даже не на стерву, на мегеру. Но встала, пошла к шкапчику, вынула бутылку огненной воды, два толстых низких стакана. - Чего это сразу - сволочь? - запоздало затребовал я уточнений, разливая виски. Ольга ничего не ответила, хлобыстнула свой единым духом, как воду, налила еще, до краев: видать, не всегда баловалась аристократическими игрушками, вроде бара-холодильника, мансарды и "бээмвэшки", "от сохи" изначально барышня, и водочку в свое время потребляла на задворках, возможно - из горлышка и, очень может быть, с кем-то из хулиганистых мальчиков, так грубо накативших на нее сегодня, забывших и дружество, и пропахшие маты в спортзале, где предавались незаконному на те времена греху любодеяния... - Гимлер, сука... Ведь когда-то в любви клялся! - словно угадав мои мысли, произнесла Ольга. - Деньги портят человека, - философически отметил я. - Сущая правда, и проверена временем. - Почему ты позволил ему меня насиловать? Удобного момента ждал? Я что кукла гуттаперчевая, чтобы момент на мне отрабатывать?! - Глаза у прекрасной фурии горели неземным огнем, а на лице было написано невысказанное изречение всех стерв: "Щас в рожу вцеплюсь!" Надо сказать, мужчинок-мазохистов это самое в девицах-вамп доводит сначала до истерического безумия, потом - до сексуального бессилия: таким телка, пока в харю не даст или хотя бы не плюнет, не интересна, как класс; слава Всевышнему, я не из их числа. Хотя что-то заводное до умопомрачения в Ольге Фроловой определенно есть: не женщина - Горгона. - Или ты маньяк? И тебе нравилось наблюдать, как этот меня трахал?! М-да, вот с маньяком она залепила прямо не в бровь, а в самое святое. Вполне может статься, на меня, грешного, уже и ориентировочка из столиц подкатила: насильник, убивец, душегуб! В ружье и - ату его, негодяя, ату!.. Посмотрел на Ольгу: то ли от выпитого виски, то ли от гнева, щеки ее пылали; в глазах продолжали блистать отсветы разрушительного залпа "Авроры", а сама она походила на комиссаршу из "Оптимистической трагедии" Вишневского; вот только сюжет был иной: "матросня" успела-таки полакомиться "комиссарским телом". И все же хороша Маша, но... Что не наша, даже и хорошо! Вопрос о маньячестве я решил не заострять, замять для ясности, зато на другие отвечать обстоятельно, с легким налетом грубости, дабы расставить акценты и возвратить девушку к реалиям: не леди Диана, а нашенская деваха, а потому нечего орать "изнасиловали", когда трупов полна светлица. - Ну, во-первых, мадемуазель, нужно было не строить из себя целку в свое время, как мудро заметил один из покойных, а дать этому злому Гимлеру лет пятнадцать назад, сейчас бы не выпендривался, - сказал я возможно более равнодушным голосом и чуть отодвинулся в сторону, дабы не огрести плюху. Вместо плюхи, дама метнула в меня взгляд-смерч, а я невозмутимо продолжил: - Во-вторых, он был в презервативе, так что злой заразы можно не опасаться... - Я выдержал еще один взгляд и закончил, на этот раз вполне серьезно: - А если без прибауток, то да: мне нужно было выбрать момент. Без этого бы и тебя не вытащил, и себя не уберег. Ребята ведь не новички в душегубстве, а? - Нет, - тихонечко, как выдохнула, произнесла Ольга. - Вот так. Мораль: с кем поведешься, от того и огребешь. Надеюсь, у тебя нет иллюзий насчет дальнейших действий твоих заклятых дружков, буде они вживе? - Какие тут иллюзии! Выпотрошили бы, как зайца в мясной лавке, да выбросили. Ну что ж, это речь не мальчика, но и не девочки. Насчет ее пролетарского прошлого я был прав. Это сближает: трудное детство, деревянные игрушки, речевки в пионерлагерях: "Кто шагает дружно в ряд? Пионерский наш отряд!" А все же любопытство гложет, и я интересуюсь как можно невиннее: - Кстати, велика ли сумма аудиторского спора, - киваю на трупы, - что школьные дружбаны так вызверились? - А твое какое дело? - сразу насторожилась Ольга, невольно отодвигаясь. Хочешь продолжить дело павших и прокачать меня до донышка? Пожимаю плечами: - Да нет, я мирный. - Любой нищий пес в одночасье становится оч-ч-чень злобным выродком, чтобы скачать бабки, если есть с кого! - выпалила она, но не испуганно, а с той презрительно-брезгливой барской интонацией "хозяйки жизни", какую наши новые унаследовали частью от партбоссов босоногого детства, частью - от кальвинистского комплекса собственной избранности, даже если они и слыхом не слыхивали о Жане Кальвине и тогдашних швейцарских скупердяях с их скопидомством, кострами, охотой. на ведьм и неуемной гордыней. - Вот что, барышня... - начал было я душеспасительную речь, желая деликатно, ноготочком, сбить чуток спеси с оклемавше