Беглый огонь (Дрон - 3) - Страница 46

Глава 47

Очнулся я с рассветом. Серый сумрак начинающегося пасмурного утра делал серым все: и половики на полу, и старый комод, и большой книжный шкаф, и фотографию в ореховой раме... Кое-как я встал с кушетки; голова была чугунной, волчий голод плескался где-то под ложечкой, а я тупо озирался по сторонам, не в силах вспомнить, где я и как здесь оказался. Вчерашнее проступало диким, кошмарным видением, и я не вполне был уверен, было ли это вживе или привиделось в пьяном забытьи. Язык казался жестким и шершавым, как наждак. Пошатываясь, я выбрался в сени, приник к ведру с водой, хлебая через край. Потом умылся. Серый сумрак отступил, но радужных цветов в унылой картинке не прибавилось. Комната качалась, словно в зыбком мареве миража. Я облизал толстые, шершавые губы, чуть поморщился от боли. Рассмотрел себя в темном зеркале на комоде: Квазимодо какой-то! С изуродованным побоями, отекшим и заплывшим лицом; глаза горячечно блестели, чуть отросшие волосы торчали клоками. Если по-хорошему, то мне бы отлежаться где пару-тройку недель... Но задерживаться здесь было нельзя. Дедок, судя по характеру, был нелюдим, но ведь захаживал к нему кто-то! Да и до теток был охоч; элитных фотомоделей здесь - шаром покати, но две-три молодухи, истомленные пьющими супругами до полного окаянства и отчаяния и охочие оттого до мужеской ласки, аки пчелы до сладкого, наверняка сыщутся. И путь их - сюда, к деду-тиховану, к его тихушному домику. Оставаться нельзя. То ли из-за температуры, то ли от общего отвратного состояния, еда вызывала отвращение, хотя под ложечкой сосало все больше. Кое-как пошарил в стенном шкапчике в сенях, обнаружив бутылку хорошего коньяка, явно не фальсификата. Заглянул в чуланчик: роскошество! Яйца, солонина, закрытая в стеклянных банках, два здоровенных куса нежирной свинины, видно прикупленные вчера: Игнатьич решил гулевать на радостях. Покрошил свинину в сковороду, подождал тягостно минут пятнадцать, слушая шипение, махнул рукой - что горячее, то не сырое! - разбил следом десяток яиц, заварил в тщательно оттертой кружке чифир. "Отвинтил голову" коньячной бутылке, наплескал себе две трети стакана и вылакал единым духом, как сивуху: с благородным напитком так бы обращаться негоже, но сейчас он был для меня лишь лекарством "на спирту". С трапезой управился за полчаса, если, конечно, процесс механического пережевывания и поглощения белков, углеводов и жиров с целью пополнения энергетических запасов организма вообще можно назвать благородным словом "трапеза". Никакой тяжести в желудке я не чувствовал, словно давно перестал быть человеком, а превратился в робота. Дальше я тоже действовал как механический болванчик. Прошелся по хозяйским комнатам. Нашел крепкий еще камуфлированный ватник: к моему лицу он подходил куда больше, чем кожанка. Щеголять в ней с таким лицом - так никакой служитель закона равнодушным не останется: все-таки с Фролова плеча, и стоила никак не меньше штуки зелени. А дед Игнатьич мужичонка хозяйственный: реквизировав у меня курточку, аккуратно эдак развесил в шкапчик, на "плечики": ростом я чуть повыше, зато он в плечах был пошире. Никаких угрызений совести по поводу "посмертного ограбления покойного" я не испытывал: он мою судьбину решил уже тогда, когда водочкой с клофелинчиком потчевал, сука! А ведь зажиточно коптил старый волчара: костюмы, свитеры, все - новье, с иголочки. Недаром с ним молодухи гужевались; видать, не первый я у дедка-душегуба лох залетный, у остальных уж косточки догнивают под хлипкими осинами... М-да, чтой-то коньячок в голову вступил совсем не с той стороны, или действительно температура? Пошуровать бы у дедка, глядишь, кроме моей зелени еще десяток-другой "косых" нагрести вполне можно. Ха-ха, моей! Круговорот дензнаков в природе или, изъясняясь почти по-ученому, оборот наличного финансового капитала в нынешние времена скор и непредсказуем совершенно и выражается сработанной еще в старой Одессе фразой: "Деньги ваши - будут наши". Серая тень мышью метнулась вдоль комнаты. Я замер разом. Черт возьми, или примерещилось с пересыпу и недопиву? Я стоял замерев, стараясь не дышать. Скрип досочки на крыльце, еле слышный. Ну да, не померещилось: кто-то рысью метнулся там, за неплотно пришторенным окном, подслеповатое зеркало послушно отобразило это скорое движение, а я заметил его скорее инстинктивно, чем осознанно. В живых мертвяков я не верю напрочь. Ибо жизнь неоднократно доказывала нам обратное: крупнокалиберная пуля, выпущенная из ствола со скоростью чуть поболее трехсот метров в секунду, любого супермена превращает в кусок дерьма. А практика, как учил нас вождь Вова, - критерий истины! С той оговоркой, что не сама истина. Ну а дед-налетчик вчера был мертвее дохлой рыбы; вряд ли покойник обозлился покражей камуфлированного ватника и вышел вурдалачить после первых петухов. Тогда - кто? Я стоял посреди комнаты застывшим изваянием. Половица на крыльце снова скрипнула, едва-едва. Кто? То, что не стариковы друганы, - точно. И не пассия-малолетка, пробирающаяся к сладострастному старцу пососать сладенького и заработать на колготки, которые от Парижа до Находки полны орехов с кренделями, съел и - порядок... Менты? С чего? Если только обнаружили стылый и хладный остов в сарае? Но не станут менты скрестись мышами, будут стучать по-хозяйски в двери, а если напуганы допрежь того, вызовут какой-никакой ОМОН, спустят дверь с петель махом да гранатами слезоточивыми закидают! Ага, коньячок был добрый, раз мысли полетели излетными птахами! Какие в глухомани ОМОН с "черемухой"? То-то. Тихонечко я двинулся в уголок. Еще загодя заприметил там двустволку. Как и все в доме, оружие дедок-террорист содержал в полном боевом порядке; рядом - патронташ; патроны добросовестно забиты жаканом. Снова тень метнулась за оконцем, кому-то не терпелось там... И все же... Нет, не менты. Шаг у них не тот: у тех хозяйский, хоть бы они и скрытно подбирались, а когда закон под задницей да "корочки" в кармане, по этой земле ступаешь не в пример тяжелее! А эти... Видно, или посчитаться кто с дедком решил за какие старые грешки, хоть бы и за бабу, или - заметил, как он казну из-за стропила общественного туалета вынимал. А веселых гопстопничков от такой жизни сейчас в любой дыре - с избытком. А может, приберутся подобру? Решат, что хозяин отчалил по личной надобности какой?.. Потянул носом и понял: нетушки, не приберутся. Аппетитный запах шкварчащей еще на сковороде свининки слышно не токмо что на крыльце, а, боюсь, и в славном поселке "Комсомольская вахта"! Под такой аромат не мудрено, если б и самостийный народно-налоговый контроль приперся: на какие, дескать, шиши разговляешься, щучий дед? Еще был вариант, но о нем и думать даже не хотелось, ибо тогда шансы вырваться из людоедской избушки становились призрачнее первого мужа донны Флор из почти одноименного романа Жоржи Амаду. Это - если меня нагнала-таки какая-то из заинтересованных в моей безвременной кончине сторон. Самое противное, что я даже слухом не ведаю, кто бы это мог спроворить. События летят на меня снежной лавиной, а мне бы в избушечке отсидеться да поразмыслить о бренном и вечном... Одно хорошо: если меня хотят убрать, значит, мешаю, а если мешаю, значит, все по учению: верной дорогой идете, товарищ! Но уж очень извилистой. А те, снаружи, замерли. Но и рваться в запертую дверь и занавешенные узенькие оконца не спешат с треском и хламом. Сидеть в этой осажденной крепости сиднем? Занятие пустое и небезопасное. Да и самая лучшая защита нападение. Если, конечно, знаешь, на кого нападаешь. Тихонечко поднимаю ружьецо, загоняю пару патронов в стволы. Человек я не злобный, не с кем и нечего мне делить в этой забытой Богом и отцами-основателями комсомола бессменной вахте, но таковы уж люди: говорить о мире лучше хорошо вооруженным. Не то никакого разговора не получится вовсе. Выглядываю в оконце и не вижу ничего, кроме куска двора да добротного высокого забора. Одно непонятно: почему такой непростецкий и сторожкий дедок не завел себе зверя-волкодава? Вон и будка обширная имеется, и проволока для цепи во весь двор протянута... Или - был песик, не такой добрый и совестливый, как пожиратель сухого корма, но - был?.. Видать потравили. М-да, не пользовался Игнатьич в поселке бывших шахтарей уважением и авторитетом, а наоборот вовсе. Ну что? Пора и на свет Божий? Ибо действие рассеива