Беглый огонь (Дрон - 3) - Страница 45

Глава 46

Мне привиделся смерч. Столб огня несся по равнине, сметая все на своем пути, затягивая в раскаленное огненное жерло сначала только кусты и чертополох и становясь выше... Караван, бесконечная вереница людей, словно укрытая невидимой, непроницаемой полусферой, бредет по замкнутому кругу, не замечая этой ограниченности пространства, и смерч обтекает ее морем огня, беснуется и - срывается шквальным порывом... Он летит стремительно и неотвратимо, будто сказочный злой дэйв, пожирая на пути ветхие селения, оазисы, сжигая жаром маленькие городки, оставляя обугленное пространство и трупы деревьев, повозок, людей, черные и застывшие... Словно напитанные нефтью, вспыхивают дворцы, мавзолеи, минареты, стрельчатые пики католических соборов, полыхают пламенем колокольни православных церквей и безвестные деревеньки исчезают в огненном мутном мареве, словно на запаленной кинопленке... Горелыми птицами несутся к земле пассажирские лайнеры, за глухими иллюминаторами мечутся обезумевшие люди... Громады каменных строений падают отвесно, как после бомбового удара... Стеклобетонные небоскребы Манхэттена наливаются рыжим огнем и лопаются пузырями, разбрызгивая вокруг смертоносные смерчевые капли... Огонь беснуется в черной ночи, покрывая полнеба маревом от бушующих на когда-то живой земле пожаров... И только укутанная в черные балахоны вереница людей бредет и бредет кругами полусферы. ...Тишина кажется мертвой, лишь беглые всполохи пламени временами возникают над шествием, словно обозначая путь туда, к краю громадной конической воронки... К краю бездны. Люди в черном один за другим срываются в нее, на мгновение вспыхивая безжизненно-ярким огнем. Смерч падает в ту же бездну, хохочет, замирает и вновь вырывается наружу, устремляясь в пространство, ширясь и пожирая все, что еще не успел пожрать... И ночь длится бесконечно, и вместо зари вполнеба пламенеет зарево, и смерч летит над землей, надрываясь от безумного хохота, визга, плача, и полет его неудержим, стремителен и торжествующ... И земля, опаленная до черноты, дымящаяся, в разводах рыжих и фиолетовых окалин, пуста... Она пуста, безводна и одинока во всевластии бездны... Теперь она и есть само ничто. ...Я очнулся от жуткого страха. С минуту таращился в окружающую дикую темень, и мне казалось, что я остался один-одинешенек на этой земле, среди гари, обломков домов и гор оплавленного железа... Горло драло наждаком, я почувствовал, что промок до нитки, а пот продолжал ручьями катиться по спине, словно именно так организм хотел уберечься от всепожирающего беглого смерча. Сарай казался пещерой, в глубине которой затаились то ли злобные карлики, похожие на махоньких вьетнамцев, то ли флюиды того самого огня, тлеющего тихонечко. До поры. Вот так и допиваются люди до "белочки"! До зеленых чертиков, красноглазых гномиков, бушующих стихий и жутких монстров, надвигающихся подобно званому, но жутковатому гостю: "О, тяжело пожатье каменной десницы..." Хотя... Было во сне нечто... Новая волна страха окатила меня пригоршней холодного пота: сколько времени я провел в тяжком алкогольном беспамятстве? Час? Три? Пять? Сердце колотилось часто-часто, а новая мысль была беглой и вертлявой: как вырваться? Не знаю, доживу ли я до Апокалипсиса, а вот до смерти - точно. И эта смерть не замедлит себя ждать, если я не предприниму что-то скорое и конкретное, немедленно! Все же я сыграл верно: я не притворялся мертвецки пьяным, я действительно был мертвецки пьян, и дед-террорист потихоньку расслабился: нет, связал он меня на совесть, школа, но зазоры сделал больше, чем следовало бы, и узлы затянул впопыхах. Я начал дергаться, как свежепойманный голавль, пытаясь зубами достать кончик веревки. В пьянстве плохо все, но если приходит идея, индивид начинает следовать ей с фанатичным упорством, невзирая на препятствия и не просчитывая последствий. По трезвому размышлению я наверняка просчитал бы, что дотянуться до веревки невозможно, а гак... Не знаю, сколько времени прошло, но теперь уже горячки пот солью разъедал глаза, а я сидел на стуле, невероятно изогнувшись и ухватив зубами веревочный шпагат. И жевал его с остервенением оголодавшей акулы. Чувствовал, как кровятся десны под скрипучим капроном, как кровь засочилась из разом треснувших разбитых губ, но более не ощущал ничего, кроме ярости. Мне нужно было освободиться: свобода значила жизнь. Когда я выплюнул окровавленные, истертые концы капронового шнура, то почувствовал, что обессилел так, словно разгрузил полвагона. Потрепыхавшись, как сельдь в трале, высвободил правую руку и попытался развязать очередной узел - не тут-то было! Старичок отставничок дело знал добре и узлы навязал хитрые. К тому же ко мне вдруг пришло состояние горячечной суетливости; полусвобода рождает как раз суетливость, но отнюдь не достоинство: нам так хочется доказать самим себе, что мы наконец свободны, что начинаются никчемные биения в грудь и взмахи транспарантов, а на самом деле... Куда ты делся с подводной лодки? А никуда. И послабление режима вовсе не означает, что ты дельфин и волен бороздить просторы Мирового океана без руля и ветрил. За весла, галерники, и вперед! В случае победы в состязании на скорость и выносливость - нищая беспросветная жизнь, в случае поражения - гибель в пучинах. Лишь купчины, что наняли флотоводцев, безопасно сидят на берегу, наслаждаясь изысканными винами и изысканными девочками. Если что - потери спишут. Нет, распаленный алкоголем мятущийся разум делает зигзаги почище слаломиста, а может, оно и к лучшему? Пока мозг был занят бесплодным мудрствованием, рука сама собою распутала узел; а когда две руки свободны, остается испустить вопль радости, выпутаться насовсем и - делать ноги из этого стремного местечка! Но повопить всуе мне было не суждено: я услышал близкое тарахтенье мотоцикла. Ну да, я надеялся, дядько Игнатьич для извлечения материальных ценностей из-под стропилы дождется-таки конца рабочего дня административном заведении, ан - нет. Алчность - чувство куда более поглощающее и искрометное, чем принято считать. Что могло помешать дедку, ежели он смиренно вывесил на сортире объяву, что облегчительное заведение для посетителей не работает по веским причинам? Администрация облегчается в отдельном теплом сортире, а посетители права качать не станут. М-да, шустер. Спроворил, мухой слетал. Причем навозной. Одним движением я выскользнул из пут, как мотылек из гусеничного кокона. И - разом свалился на мягкий пол рядом со стулом: все мышцы занемели, да и алкогольное отравление сказывалось, ибо назвать это опьянением все одно что горячечный бред - эйфорией. Отползая, услышал, как проворачивается ключ в хорошо смазанном замке... Кое-как прополз по мягкому опил очному насту в угол, ожидая, как распахнется дверца сарая: застойная лимфа и кровь переливались в затекших ногах, и мне нужно было хотя бы минуту, чтобы восстановить кровообращение; пока же я был как бескрылый шмель под тенью надвигающегося кирзового сапога. И в дурной голове кругами стелилась душещипательнейшая мелодия давнего шлягера. "Мохнатый шмель на душистый хмель..." Ничего, еще пожужжим! Дверь распахнулась; какое-то время дедок слепо таращился в нутро сарая; секунд через двадцать он заметил, что вместо пленника на тяжеленном стуле - лишь груда веревок. Реакция его была мгновенной: по-волчьи втянул обеими ноздрями воздух, выхватил из-за пояса здоровенный стропорез и проговорил свистящим шепотом: - Ты чё, альфонсино, в пряталки решил со мною сыграть? Назначение страшенного тесака никаких иллюзий не вызывало: дядько захоронку нашел, денюжки, в отличие от меня, перечел и сейчас заявился с единственной целью - навести баланс. Ну уж нет, пенек вьетнамский, это тебе не джунгли! И в пряталки тут играть негде. Мы в другую игру сыграем: кто кого переживет. А в такой игре кто останется в живых, тот и прав. Больше я не думал ни о чем. Одним движением перевернул какой-то столик под ноги противнику: мне нужно было выиграть время и позицию. Но Игнатьич оказался бойцом опытным и коварным: тычком сапога он двинул тот же столик на меня, неожиданно легко сделал мгновенный выпад с отмашкой рукой... Остро отточенное лезвие пронеслось в каком-то миллиметре от лица. Мне показалось, что дедок "провалился"; я хотел было дернуться вперед, чтобы нанести удар... Что меня спасло: интуиция или просто др