Беглый огонь (Дрон - 3) - Страница 24

Глава 24

Ввалившаяся ватага стриженых, как огурчики, волчат была молчалива и озлоблена сверх всякой меры. Мельком оглядев контингент заведения и бросив бармену короткое и емкое: "Водки!" - они разместились за двумя разом составленными столами. Суетился-командовал один, здоровенный громила с блиноподобным лицом и маленькими свинячьими глазками, но старшим в команде был, несомненно, другой: мосластый, среднего роста, со взглядом злобным и тупым, как морда бультерьера. Ребятки выпили по первой молча, а потом уже стали "тереть" громко и витиевато; из долетавших до меня обрывков я уяснил одно: сегодня прямо с утреца в Покровске началась какая-то кровавая и наглая катавасия между кем-то и кем-то, и "правильные пацаны при делах" решали сейчас самый животрепещущий со времен классика вопрос: что делать? "Рвать когти" или "мочить козлов"? Притом глаза их по-волчьи рыскали по сводчатому подвальчику, а мозги под стрижеными низенькими лбами напрягались, попутно желая расклепать еще одну задачку: на ком бы оттянуться за сегодняшнее? Видимо, рвать откуда-то "когти", причем по-шустрому, им уже пришлось с раннего ранья, и парнишам очень хотелось восстановить уверенность в собственной крутизне. А это лучше всего делать, всей кодлой унижая слабого. Я полагал, что пристебутся ко мне: за последние несколько недель, похоже, успела сложиться такая вот не радующая и несколько навязчивая традиция; возможно, так бы оно и вышло, если бы взгляд верзилы с блином вместо физиономии не упал на девчушку, все еще сидевшую за своим пойлом в закутке-уголочке. - Гляди-ка, Мозель, Катька Катаева! - расслюнявив губы, фамильярно ткнул он в бок вожака. Осклабился, спросил девчонку громко: - Ты чё здесь припухаешь, Катаева? Не знаю, сидели ли они десять лет за одной партой и делили ли карандаши, но поглупевший вид блиноподобного явственно вещал: если это не любовь, то влечение. Ярое и неудовлетворенное в свое время. Сам "пельмень" ринулся к девчушке, кореша его продолжали базарить; я расслышал слова "Клюв", "банкир", "Крот", "Шарик", "менты", "ОМОН". И все это перемежалось матом и существительными "мочилово" и "беспредел". М-да, что-то существенное я проспал в это утро. Клювом в тишайшем Покровске величали мэра, Шариком - теневого папу города, ну и термин "банкир" показался мне смутно знакомым... Я призадумался было: а не пойти ли покорешиться с дружбанами? А чего - стрижка позволяла. Но как выяснилось, одной стрижки для настоящей дружбы мало. - Брезгуешь, тарань гнутая?! - заверещал вдруг на весь подвальчик неестественно высокий голос "пельменя". - Да я тебя щас прям на стойке оттрахаю, вобла! Вожак, которого назвали Мозелем, злобно глянул в сторону дебила здоровяка, прикрикнул: - Прекращай дуру гнать, Геша, не до баб! - Да ты постой, Мозель, ты знаешь, под кого она стелилась в последнее время? С Антончиком махалась, лярва! А он ссучился и под Крота пошел! Сегодня вместе с Кротовыми отморозками нормальных пацанов на "барахле" мочил! Я эту суку оторванную со школы знаю, тварь еще та! Чего здесь сидит? За нами приглядывать поставлена, вот чего! Одним движением верзила ухватил девчонку за волосы; она запустила было ногти ему в предплечье, но получила жесткий шлепок по физиономии. Рывком Геша сорвал ее со стула и потащил к пацанам, радостно скалясь: - Ща мы ей "дураков" во все дыры заправим да пощекочем как следует, а? А назавтра Кривому сдадим: пусть "зверей" обслуживает! "А будет у тебя это "завтра" при такой-то прыти?" - промелькнуло у меня, но развить глубокую философскую мысль о бренном и сущем я так и не успел. Верзила будто запнулся, замер, обернулся, наткнулся на мой взгляд. Свинячьи его глазки, затуманенные предвкушением близкого удовольствия, были тупы, как полированные пуговицы. Возбужденный куражом и азартом, он. одним движением толкнул девчонку так, что она упала. и проехала несколько метров по грязному полу. - Ты чего уставился, пидор рваный?! - двинул он ко мне. Вот так и осуществляются мечты... Или поддерживаются традиции. Разогретый куражом и азартом, верзила пер на меня как танк. Одним движением башмака сорок последнего размера он выбил стул вместе со спящим на нем Бедным Юриком куда-то в угол, рукой-клешней отбросил в сторону стол. Между нами осталось метра полтора мертвого пространства. Геша тихо лыбился, верно оценив хлипкость моей фактуры по сравнению с горой сплошного мяса, которую он собой представлял. Растягивал удовольствие. Наверное, я казался ему мухой, которую он готов был прихлопнуть. Так чего спешить? А я - просто ждал, когда он начнет движение. Не люблю, когда девчонок хлещут по лицу. Очень не люблю. Его пудовый кулак крюком прочертил воздух. Я легко нырнул под руку, и зажатая в моем кулаке каленая вилка вошла здоровяку в подмышку. Как известно, вилка в руках профессионала оружие ломовое, а в руках любителя смертельное. Только поэтому громила остался жив. Звериный рык огласил своды подвала, но разом замер: я оказался на мгновение у верзилы за спиной и локтем, словно тараном, врезал ему в почку. Парень поперхнулся от боли, рухнул на четвереньки и стал похож на массивный стол. Нужно было уходить. Но семеро молодцов уже вскочили из-за стола, перевернув его вместе с напитками, а я вспомнил старинную поговорку: один в поле не воин. По-видимому, у пословицы этой было и продолжение: не воин, а... кто? Но этого "кого-то" сократили еще во времена оные. По цензурным соображениям. Повернуться к семерым ковбоям удачи спиной было нельзя, а сзади уже поднималась громадная туша чуть оклемавшегося и обезумевшего от боли Геши. Совсем некстати вспомнилась фраза Абдуллы из бессмертного фильма: "Когда я зажгу нефть, тебе будет хорошо..." Хотел бы я оказаться сейчас на месте товарища Сухова... Но плохо ли, хорошо ли, а каждый из нас всегда на своем месте. А если он занимает чужое, жизнь это исправляет жестко и без излишних сантиментов. Нередко - ножом или пулей. - Это что же, драка? - услышал я позади озадаченный голос разбуженного падением профессора. Скосил глаза: ученый встал как раз в аккурат между мною и Гешей. - С дороги, старый пидор! - взревел амбал и ринулся на меня, рассчитывая одним движением смести с пути вредного сухопарого старикашку и свести со мной последние счеты. Дальнейшее напоминало кино. Причем индийское. Чем иначе объяснить, что стотридцатикилограммовый мастодонт легко воспарил над твердью, пролетел метра четыре и всей массой обрушился на беззащитную подвальную стену, сложенную лет сто назад из ядреного красного кирпича... Что там сползло после такого удара на, пол, я уточнять не стал. А в волчарах я ошибся. Они давно выросли из щенячьего возраста и стали зверьми. Обступили меня и Бедного Юрика полукольцом, прижимая к стене, в руках блеснули ножи. Вожак, Мозель, уже выхватил пистолет, и теперь трупный зрачок ствола "беретты" был направлен мне в голову. Парень лихорадочно жал спуск, забыв в запале сдвинуть "флажок" предохранителя. Ошибку он заметил, палец шевельнулся... Тонкие бесцветные губы зазмеились в улыбке, а немигающий взгляд стал похож на взгляд гюрзы, готовящейся сделать мгновенный смертельный выпад. Времени у меня не осталось. Совсем. Голову поволокло забытой уже одурью; не знаю, что тому причиной или виной... Никогда раньше я не чувствовал дома такой жестокой отрешенности, обычной при спецоперациях на "холоде": я ощутил вдруг, что сейчас меня окружают не шпанистые пацаны моего детства, а враги, жестокие, профессионально подготовленные... Готовые меня убить. И я готов был убить их. Это ощущение пронзило меня с головы до ног мгновенно, будто молния, и больше я ни о чем уже не думал. Просто бил. На уничтожение. Одним рывком я одолел расстояние до вожака, успел нырнуть ему под руку и ударить всем корпусом. Грянул выстрел, пуля влепилась в сводчатый потолок и с рикошетным визгом умчалась куда-то. Моя ладонь, сложенная в "копье", пробила стрелку горло и разрубила шейные позвонки; он умер, не успев захлебнуться собственным хрипом. Удар ножа откуда-то сверху пришелся в плечо, вскользь, а я уже дотянулся до оружия и покатился по полу к стене; замер, ударившись о кирпич, зафиксировал оружие и - нажал на спусковой крючок; я жал снова и снова, плавно перемещая ствол, различая в вороненой рамке прицела безликое месиво, от которого отпадали фигуры, которые для меня вовсе не были людьми. Я считал - не хотел, чтобы патроны закончили